Польское общество относилось двояким образом к турецкому вопросу. В начале разлива турецкой силы по черноморским берегам и нижнему Дунаю, Польша стремилась к её отражению; но гибель короля Владислава III под Варною, ряд неудачных попыток польских панов вытеснить турок из Молдавии, успехи турецкого оружия в Венгрии и поддерживаемые султаном набеги татар, которые полонили народ до Сендомира и Опатова, поселили в польском правительстве убеждение, что мусульманская сила неодолима для християнской, и что для государства гораздо выгоднее поддерживать, во что бы то ни стало, мир с Турциею. Убеждение это разделяли все крупные землевладельцы, искавшие обогащения в правильном хозяйстве и расширявшие свои владения посредством колонизации опустошенных татарами местностей. Напротив мелкая русская шляхта смотрела на войну с неверными, как на выгодный промысел и как на единственное средство возвыситься во мнении общества. Высокие государственные должности и доходные королевщины захватывали в свои руки знатные паны. Для мелкопоместного дворянства оставалось только рисковать головою в войне с неверными для добычи, да искать боевой славы, которая высоко ценилась в отрозненной Руси. Рыцарский дух украинской шляхты поддерживали в ней также и религиозные побуждения к войне с "врагами святого креста", распространенные тогда по всей Европе; а татарские набеги, увлекавшие в плен родных и приятелей, возбуждали в ней жажду возмездия. Из серединных областей Польши также выходил на пограничье каждый, кто был воспитан в духе воинственной старины польской, кто с детства готовил себя к военному ремеслу и искал случая показать свое мужество. В то время, когда одна половина "шляхетского народа", под влиянием придворной политики и западной роскоши, искала домашнего покоя и прилагала старания об улучшении земледелия, другая постоянно грозила войною и, вместе с казаками, задирала турок со стороны Молдавии. Раздражаемый султан жестоко мстил Польше посредством татар, которых он беспрестанно направлял то ко Львову, то к Киеву, то к берегам Вислы. Наконец, грозил двинуть на Польшу все свои силы и укротился только тем, что поляки, согласно его желанию, призвали к себе на престол данника его, седмиградского князя Стефана Батория. Оттоманская гордость была этим удовлетворена больше, нежели победами над польским войском. Султан включил Польшу в число подвластных ему земель и, в сношении с немецким императором, перестал называть ее королевством.
Но для Стефана Батория польский престол был только средством, а не целью. Он требовал от пограничной шляхты и от казаков сохранения мира с султаном вовсе не из признательности, и даже не из страха к нему. Ему нужно было обезопасить себя со стороны Турции на время войны с Московским царством, а Московское царство воевал он для того, чтобы соединенные польско-московские силы со временем устремить против турок. Внезапная смерть разрушила его широкий план.
По смерти Батория, с одной стороны, усилилось своеволие пограничного рыцарства, имевшего тесные связи с низовыми казаками, а с другой — увеличилось неудовольствие против них консервативной среды, составлявшей польское правительство. Люди старых воинских преданий всё еще повторяли мнение, господствовавшее во время Претвича, что Польша до тех пор будет могущественна, пока в ней будет процветать казачество; но те, которые предпочитали войне мирную колонизацию украинских пустынь и старались пересадить в Польшу западные науки вместе с роскошью цивилизованных государств, видели в казаках зло, которое следовало уничтожить самыми решительными мерами. Казаки между тем, усиленные множеством искателей приключений вроде Самуила Зборовского, продолжали, как они выражались, "разливать свою славу по всей Украине". Не довольствуясь войною с неверными на суше, они ходили на своих човнах-чайках в море, грабили берега Анатолии, нападали на турецкие галеры, освобождали християн из плена, не раз устраивали на турецких берегах временные рынки, для продажи грекам, армянам, жидам и всяким налетным торгашам награбленного в турецких городах добра; наконец, появлялись на пограничных ярмарках с богатыми материями, золотыми и серебряными вещами, иноземными деньгами и диковинными рассказами о своих приключениях. Современные кобзари складывали об этих приключениях целые поэмы, из которых иные сохранились в народной памяти до нашего времени. И чем больше было в отрозненной руси воинственного увлечения, тем ближе подступала к Польше гроза войны с турками, а польские паны, законодательствовавшие на сеймах, были вовсе не готовы ее встретить. Регулярное войско, заведенное Баторием, было частью распущено, частью перешло в казацкое братство; панские надворные хоругви действовали по усмотрению своих повелителей; немецкой пехоты содержалось на жалованье мало; посполитое рушение, то есть всеобщее вооружение шляхты в случае крайней опасности, было дело медленное, да и не надежное. Уже тому назад двенадцать лет султан грозил разрушить Польшу, если паны изберут на престол рагузского принца, и угроза его не казалась панам преувеличенною. Теперь, по видимому, он решился привести ее в исполнение. В 1589 году к польским границам были двинуты такие силы, что коронный гетман, Ян Замойский, сомневался, устоят ли против них до зимы важнейшие из пограничных городов, Каменец и Львов.
В таком положении дела, на варшавском сейме 1590 года, в одном и том же законе, были приняты меры к подавлению казаков, как виновников предстоящей войны, и к призыву их в королевскую службу, для отражения турок. Правительство сознавало, что "пропустило время" для усмирения казаков, но тем не менее видело необходимость прибегнуть к сильным против них мерам, так чтобы казаки, в случае мира с турками, не могли раздражить их снова. Постановлено было устроить за Порогами из тех же казаков, которые там проживают, или из каких-нибудь других людей, войско, послушное правительству. Начальником этого войска должен быть шляхтич, имеющий в Украине недвижимую собственность; сотники также должны быть назначены из оседлой шляхты. Старшина и каждый рядовой присягнут королю и Речи-Посполитой в том, что, без воли коронного гетмана, или его наместника, казаки, ни водою, ни сушею, не выйдут за границы польских владений для вторжения в соседние земли, не будут грабить купцов и других людей, которые бы проходили через тамошние места; в товарищество свое никого против воли старшого, а старший против воли гетмана, принимать не станут. Реестр казацкий будет находиться у гетмана. В местечках запрещалось продавать казакам съестные припасы, порох и другие снаряды; не позволялось даже впускать их в местечка иначе, как только по билетам от старшого или сотника. А чтобы казаки не заводились в самих городах, местечках и селах, все старосты и державцы королевских имений, а равно паны, князья и шляхта были обязаны устроить, как в королевских, так и в собственных своих имениях, присяжных бурмистров, войтов и отаманов, которые бы, под смертною казнью, наблюдали, чтоб из городов, местечек и сел никто не ходил на Низ или в дикие поля за добычею, а тем более — за границу; "а кто бы пришел из других мест с добычею", сказано в сеймовом постановлении, "того задерживать и карать смертью, а добычи ни под каким видом не покупать". Для присмотра за самими старостами или частными владельцами пограничных имений, чтоб они не ходили за добычею в дикие поля и не вторгались в соседние земли, назначены были, тут же на сейме, два чиновника, под названием дозорцев, также из оседлых шляхтичей, которые постоянно должны находиться на пограничье, и, с одной стороны, доносить коронному гетману о своевольствах казаков низовых запорожских, а с другой — преследовать и карать тех, которые бы проживали и укрывались в городах, местечках и селах, а панов, или старост, потворствующих казакам, позывать к ответу в трибунал. Дозорцам определено было жалованье по 300 злотых в год, из того же источника, из которого получают свою плату и низовцы. "Что касается нынешней войны", сказано в заключение, "то коронный ге