История воссоединения Руси. Том 1 - Страница 72

Послание свое Иоанн Вишенский заключил презрительным воззрением на преимущества рождения, которые он подчиняет превосходству духа. Это был вызов на битву за самое дорогое для обеих сторон. Он наказывает — писание свое «пропустить всем до ушей», не боясь ляха. «Тот бо страх ляхов», говорит он, «за безвирие ваше на вас попущен, да ся познаете, если есте християне, или еретики».

До сих пор в украинском простонародье, и особливо между горожанами, хранится благодарная память об Афоне. Они конечно упустили из виду нить преданий, но те пожертвования, которые они туда посылают по собственному почину (очевидно и понятно, без поощрения со стороны местного духовенства), эти пожертвования, под оболочкой простодушного верования в афонскую святыню, дают нам видеть преемство того чувства, которое, в критическое время православной церкви «в польской земле», связывало безпастырную Русь с Афоном. Иоанн действовал по примеру апостола Павла: послания свои передавал он через руки близких людей, соподвижников своих, которые живым голосом действовали на сердца и утверждали братские общества в надежде на лучшее время. Второе из дошедших до нас посланий принес на Русь проигумен афонский. «Дошел до меня слух из лядской земли, то есть Малой Русии», писал он, «как на вас напали злые ереси, и потому послал я отца нашего Саву проигумена, от святых Павла; а вы, Христовы христиане, примите его с радостью и сотворите милостыни, о чем вас просим». Послание начинается громким и угрожающим воплем, точно как будто снова раздался глас вопиющего в пустыне:

«Тоби в земли зовемой польской мешкаючему всякого возраста, стану и преложенства народу руському, литовскому и лядскому, в роздиленых сектах и вирах розмаитых, сей глас в слух да достиже.

Ознаймую вам, як земля, по которой ногами вашими ходите.... на вас плачет, стогнеть и вопиеть, просячи Створителя, яко да пошле серп смертный, серп казни погибильнои, якоже древле на Содомляны, и всемирного потому, котрый бы вас выгубити и искоренити мог, изволяючи липше пуста в чистой стояти, нежели вашим безбожством населена и беззаконными делы осквернена и запустошена... Где бо ныни в лядськой земли вира? где надежда? где правда и справедливость суда? где покора? где евангельскии заповиди? где апостольская проповидь? где хранение заповидей Божиих? где непорочное священство? где крестоносное житие иноческое? где простое, благоговейное и благочестивое християнство? Не все ли превратися в паче всих язык нечистых нечестнийшее житие и безвирие?.. Днесь бо в Лядской земли священники вси, якоже древле никогда Елизавелини... жерци, чревом, а не духом, офирують, панове зась над Бога богами вишшими над своими подручными подданными ся починили... Вмисто евангелскои проповиди, апостольскои науки и святых закона и ограничення цноты и учтивости сумнення християнського, ныни поганськии учители, Аристотолы, Платоны и другии тим подобныи машкарники и комедийники в дворих Христа Бога владиють, вмисто зась смиренные простоты и нищеты — гордость, хитрость, матлярство и лихоимство владиеть... Покайтеся убо, вси жители тоя земли, покайтеся, да не погибнете двоякою погибелию, и вичною и дочасною, от скорого гнива Божия нагло!.. На панов же ваших русского рода, на сыны чоловические не надийтеся: в нихже нисть спасения! Вси бо живого Бога и вири яже в него отступили, прелести же еретической, любви духа тщеславного, жизнолюбовию и лихоимству ся поклонили.

Да прокляты будуть владыки, архимандриты и игумены, котрыи монастыри позапустивали и фольварки соби з мист святих починили, и сами только з слуговинами и приятельми ся в них телесне и скотски переховувають; на мистох святых лежачи, гроши збирають; с тых доходов, на богомольци святии наданых, дивкам своим вино торгуют, сыны одиваеть, жены украшают, слуги умножают, барвы справують, приятели збогачують, кариты зиждут, возники сытые и единообразные спрягають, роскош свою поганськи исполняют. А в монастыри рик и потоков, в молитве к небесному кругу текущих, иноческого чина, по закону церковному, видити нисть, и мисто бдиния, писни и молитвы и торжества духовного, псы выють, гласять и ликують... Владыки бо безбожнии, вмисто правила и книжного чтения и поучения в закони Господни день и нощ, над статутами и лжею увесь вик свой упражняют и погубляють, и, вмисто богословия и внимания настоящого жития, прелести, хитрости человическия, лжи щекарства и прокураций диявольского празнословия и угождения ся учять... Сего ради ее глаголет Владыка Господь Саваоф: О горе моцным и преложоным (высоко поставленным) в лядской земли! не престанет бо ярость моя на противность их, и суд лукавства их и противления над ними учиню, и наведу руку мою на них, и роспалю бидами и искусом в чистоту... и будет крипость их яко паздерие згребное и дила их яко искры огнены, сжегуться беззаконници и гришници вкупи, и не будет угашаяй!»

Вслед за тем он нишет послание к предателям православия, Ипатию Потию, Кириллу Терлецкому, Леонтию Пелчицкому, Дионисию Збируйскому и Григорку, как называет он Гедеона Болобана, который, до посвящения своего, носил имя Григория. Становя его наравне с отступниками, Иоанн Вишенский высказывает свою солидарность с цековным братством Львовским, в глазах которого он был „враг Божий и чужий веры его“. Афонский инок в этом случае обнаруживает ту же самостоятельность суждения о том, что есть, а не кажется, которая видна в его отзыве о панах, которых обвиняет в отступничестве поголовно, не смотря на то, что некоторые продолжали еще патронствовать над русскою церковью. В новом послании своем, он желает предателям-архиереям ниспослания свыше памяти покаяния и страха геенны. До него на Афон дошло сочинение их: „Оборона Згоды з Латинским Костелом и Верою Риму служачею“ (какое наивное самообличение)! На нем лежала нравственная обязанность обличить непризванных представителей православной церкви перед её членами. Он относится к этим „бискупам“ саркастически. „Изумило меня“, пишет он, «как и откуда получили вы такой дар блаженства и святости, что дерзнули соединить веру с безверием? Надивясь этому достаточно, стал я искать в вашей жизни следа евангельского, который привел вас к высокому вашему положению. Но ваши милости алчущих заставляете голодать и делаете бедных ваших подданных жаждущими; вы обдираете тех, которые завещаны благочестивыми христианами на прокормление сирот, и похищаете с гумна стоги и оборги; вы, с вашими слугами, пожираете их труд и кровавый пот; лежа и сидя, смеясь и играя, курите перепущаные горилки, варите троякое самое дорогое пиво и вливаете в пропасть ненасытного чрева; вы и ваши гости пресыщаетесь, а церковные сироты алчут и жаждут, а бедные подданные, в своей неволе, не в состоянии удовлетворить годовому обиходу, теснятся с детьми своими, уменьшают пищу свою со страха, что не хватит хлеба до будущего урожая... Не вы ли забираете у бедных подданных из оборы кони, волы, овцы, тянете с них денежные дани, дани пота и труда, обдираете их до живого, обнажаете, мучите, томите, гоните летом и зимою в непогодное время на комяги и шкуны; а сами, точно идолы, сидите на одном месте, а если и случится перенести этот оплодотворенный труп на другое место, то переносите его безскорбно на колысках, как-будто и с места не трогаясь. Между тем бедные подданные день и ночь трудятся и мучатся для вас, а вы, высосав из них кровь, силы и плоды трудов их, обобрав их до нитки в оборе и коморе, сорванцов своих, которые стоят перед вами, одеваете фалюндышами, утрфинами и каразиями, чтобы насытить око свое красноглядством этих прислужников, тогда как бедные подданные не имеют и простой сермяжки доброй, чтобы покрыть наготу свою. Вы с поту их наполняете мешки золотыми, талярами, полталярками, ортами, четвертаками и трояками; отводите в шкатулах удобные места для почиванья поименованных особ, а у этих бедняков нет и шеляга на покупку соли».