История воссоединения Руси. Том 1 - Страница 45

ГЛАВА VII.

Старинные разжигатели международной вражды. — Экономическая реакция шляхты латинскому духовенству. — Легкомыслие шляхты в деле реформации. — Невежество русского духовенства и недоступность его для папы. — Упадок русской церкви от невежества всех слоев общества. — Несостоятельность русских панов в роли патронов церкви. — Панские слова, принимаемые за дела. — Одинаковая неспособность польской и русской шляхты к деятельному благочестию.

Отрицать господствующую в Речи-Посполитой церковь, то есть делать какие-либо иноверческие демонстрации, казаки не имели вначале никакого повода и, по задаче своего образования, не обращали внимания на какие бы то ни было церковные дела. Между тем в Польше готовилось нечто такое, с чем они не могли рано или поздо не столкнуться, будучи, так сказать, извлечением квадратного или даже кубического корня из своего народа.

Пропаганда римского католичества в Польше, с самого своего начала, была вместе и пропагандой нетерпимости. Начиная с берегов Вислы, латинский обряд настойчиво и последовательно вытеснял обряд славянский, пока наконец дошел до территории, подвластной русским князьям. По исследованию весьма уважаемого в польской ученой литературе Лелевеля, в войне древнего польского дворянства с чернью участвовало, как поджигающий элемент, гонение греческого вероучения на берегах Вислы, так как славянский обряд был там народным, а латинский — лехитским, и первый из них распространялсясо времён Кирилла и Мефодия между жителями сел, а второй был принят от немецких епископов владельцами городов или замков. Наступившая затем борьба князей и королей-ляхов с князьями-русью, или лехитских панов с народом русским, до татарщины, сопровождалась также подстрекательством со стороны агентов римской курии, которая с 1232 года номинально начала назначать и постоянно назначала епископов на Киевскую и другие намеченные ею в Руси епископии, не владея ни одним ступнем русской земли, и не имея в Киеве или в каком-либо другом русском городе ни одного престола. Это были епископы, так называемые in partibus infidelium. Нет никакого сомнения в том, что захваты римской курии на берегах Вислы, наполовину занятых одноплеменниками русских полян, и её постоянные, не пренебрегавшие никакими средствами махинации в пользу латинства много содействовали вражде между представителями одной и другой народности. Эта вражда уже под пером Кадлубка, первого прагматического историка польского, определилась весьма выразительно. "Русины", говорит он, "не упускают никакого случая и не останавливаются ни перед какою трудностью, чтобы бешенную свою ненависть и застарелую жажду мести угасить в польской крови".

Представителями двух поссоренных духовными людми народностей были те же духовные люди. Они, при тогдашнем невежестве и неразвитости общества, служили воюющим стосторонам не только грамотностью, почти исключительно им принадлежавшею, но и экономическими способностями, которые, в средние века, развивались практикою только в монастырских корпорациях. С одной стороны, они, как грамотеи, были хранителями старых преданий и, в интересах касты своей, готовы были на такие подвиги, как сочинение так-называемых Исидоровских Декреталий, этих документов на всемирное господство римского первосвященника по унаследованному будто бы праву, с другой, в интересах личных, как люди, жившие даяниями, а не ремеслами или войною (война, впрочем, тоже была ремеслом во времена оны), они делали церковь учреждением экономическим, под видом учреждения вероучительного. И вот, когда на берегах Днепра, Роси и Сулы кочевали торки и берендеи, эта еще и в наше время неверная, на взгляд римской курии, земля предназначалась увеличить силу папского господства над миром и — что составляет самую сущность работы клерикалов — доставить римской церкви новые источники доходов. "Застарелая жажда мести" в русинах, засвидетельствованная Кадлубком в такое отдаленное от нас время , высказывалась, конечно, не столько людьми обыкновенными, сколько тогдашнею русскою интеллигенциею, а именно духовенством греческого обряда, соперничающим с латинцами, а уже под влиянием духовенства — и людьми светскими. Проповедники папской святости и божественности не обинуясь объявляли восточных патриархов узурпаторами верховной власти над церковью, а на монастыри, митрополии, архимандрии и протопопии, владевшие землями и другими доходными статьями, пытались наложить загребистую руку свою. Естественно, что ненависть и вражда представителей русинов к представителям поляков должна была быть такою, как определил ее Кадлубек. Иначе — не налегал бы так Феодосий Печерский, в своих поучениях, на "Божиих врагов", то есть жидов и еретиков, держащих кривую веру.

Эти чувства можно проверить и на ближайшем к нам времени. Записанный польским геральдиком Папроцким и повторенный польским историком Шайнохою рассказ о том, как окатоличилась холмская русь, выводит на сцену спокойное население землевладельцев XVI-го века, из которых одни шли за православным епископом холмским, а другие обратились в латинство подобно его брату, ксензу официалу. Отобрание церковных имений у православной епископии в пользу латинского бискупства возбудило ненависть и вражду между соперничающим духовенством, и отразилось на общественной и семейной жизни благословенного дарами природы уголка; соседи прервали между собою свидания, родные братья, русский владыка и польский ксенз официал, ненавидели друг друга смертельно, и не призадумались бы возжечь между двумя паствами кровавую войну, лишь только бы явились удобовоспламенимые материалы. Но и того довольно, что холмский владыка не только брата, да и крещённого братом по латинскому обряду племянника называл бисовым ляхом . Этот вышедший на явь случай, один из множества забытых, дает понятие о том, как натурально сердца русских и поляков делались игралищем соперничающего духовенства, разъяренного противоположными интересами.