История воссоединения Руси. Том 1 - Страница 16

ГЛАВА II.

Основание казацкой колонии за Порогами. — Правительство старается подчинить её областному управлению. — Оказаченная пограничная шляхта. — Вмешательство её в молдавские дела. — Общие черты воинственной жизни у русской шляхты и у казаков. — Совместные предприятия охранителей колонизации.

Из актов, относящихся к первым временам казачества, видно, что казаки, под предводительством Вишневецкого, пытались устроить себе постоянное местопребывание за Порогами. Без этого, они, с одной стороны, очутились бы в полной зависимости от королевских старост, а с другой — не могли бы отстаивать родной Днепр против татар и турок. Тяжба черкасских мещан с королевским старостою Пеньком за Звонецкий порог показывает, что вольные займища на днепровском Низу были предметом соперничества между местною администрациею и свободною промышленностью, между старостами и казаками-мещанами. Можно догадываться, что казаки, независимые скитальцы низовых пустынь, втягивали в свое товарищество оседлых жителей и вместе с ними владели на Днепре рыболовными местами и звериными входами, то есть отпугивали от них татар; а старосты объявляли эти займища королевским имуществом, и вольных промышленников облагали пошлинами. Противиться старостам в городах не было возможности: там казаки и казакующие мещане были у старосты в руках со всем своим имуществом. Човны, рыболовные и охотничьи снаряды, а также оружие, без которого нельзя было держаться на Низу, — на все это староста мог наложить руку, с помощью служебников, привязанных к нему исключительными вольностями. Необходимо было иметь за Порогами место, недоступное для пограничных представителей королевской власти, — подальше от Звонецкого порога, на который посягнул Пенько, — такое место, в котором бы не только казацкое добро оставалось целым на время зимы, но и сами казаки имели бы постоянное убежище от преследования украинских старост. Вольные добычники казаки не обращали внимания на мирные договоры короля с турецким султаном и грабили азиатских купцов, которые ходили караванами из Крыма мимо Черкас, в Путивль и Киев. Уже одно это обстоятельство делало для них необходимым притон, недосягаемый, как для королевского правосудия, так и для турецкой силы. Испытав с Вишневецким невозможность удержаться на Хортицком острове, казаки устроили себе пристановище в другом месте, гораздо ниже Порогов, там, где Днепр разделяется на несколько рукавов и расплывается по лесистым низинам заточинами, именно при устье речки Чортомлыка. Эта речка прикасается своими "ветками" к другой, еще больше ветвистой речке, Базавлуку, и вместе с нею защищает свободный приступ к днепровским островам со стороны прибугских степей. На одном из покрытых зарослью островов, называемом лугом Базавлуком, расположились казаки кошем, по нынешнему — лагерем, и окружили его засекою. Все вместе называли они Сечью. С правого берега Днепра защищали это место степные речки с своими ветками, по которым казаки обыкновенно занимались звериным и рыбным промыслами, а с левого — невозможно было переправиться к сечевому острову иначе, как на судах. Таким образом сухопутному войску не было безвозбранного доступа на Сечь. Что касается до турецких галер, которые могли прийти сюда с моря, то от них сечевой остров был защищен днепровскими рукавами, которых берега, покрытые камышем и зарослями, давали казакам возможность устроить в разных местах засады. Французский инженер Боплан, обозревший, в 1638 году, Днепр до острова Хортицы, рассказывает, что однажды турецкие галеры, преследуя казацкие човны с моря, запутались в лабиринте днепровских рукавов между островами; казаки открыли по ним пальбу из-за камышей, потопили несколько галер и так напугали турок, что с тех пор они не смели приближаться к Сечи. Наконец, со стороны королевских городов доступ к сечевому острову затрудняли девять порогов, через которые умели проводить суда только низовые казаки. Пороги на Днепре состоят из каменных запруд, лежащих поперек реки от берега до берега. Вода быстро стремится сквозь промежутки этих запруд и пенится с оглушительным шумом. Каждый порог состоит из нескольких уступов, более или менее правильных. В некоторых число таких уступов доходит до двенадцати, на протяжении 640 сажень вдоль реки. Весною все пороги понимаются водою, кроме одного, прозванного Ненасытецким, но плавание через них всегда опасно.

Под защитой местности, казаки расположились кошем в виду татарских кочевьев. Но вещественной ограды было недостаточно. Запорожская колония могла держаться на своем опасном займище только чрезвычайным напряжением духовных сил, которое казаки называли в своих думах лыцарством. Оно состояло в мужественной решимости на все, что бы ни случилось в удалении от населенных мест Украины, состояло в терпеливом перенесении всяких трудов и лишений, в сохранении спокойствия при всевозможных случайностях и неудачах. Не найдя счастья в семейном и общественном быту, запорожцы создали себе семью без женщины. Они друг друга называли братьями, братчиками, а своего "отамана" — батьком. Ввести в Сечь женщину запрещалось казаку под смертною казнью, хотя бы то была его родная мать. Сичь — мати, а Великий Луг — батько, говаривали запорожцы, и эти слова вставили в песню, дошедшую до нашего времени. Мрачное чувство отчуждения от света и обычных утех сказывалось в запорожском быту. Запорожская веселость, которою низовые братчики гордились и хвалились, которую вменяли молодежи своей в обязанность , была веселость трагическая, происходящая от разочарования в жизни, и постоянно сопровождалась ирониею или сарказмом, в знак презрения к её обманчивым благам. Опасность висела у запорожца над головой каждую минуту, жизнь его была крайне необеспечена, и отсюда — равнодушие к смерти, которым запорожские казаки постоянно удивляли своих наблюдателей. В основании сечевого братства лежал своего рода аскетизм. Он выражался главным образом в готовности на смерть, в спартанском перенесении физических страданий, в совершенном равнодушии ко всему, чем дорожит человек в быту обыкновенном. В чём же запорожец находил отраду, которую наша душа, этот всепобеждающий инстинкт жизни, создает себе в каком бы то ни было безотрадном положении? У него была вера в будущую жизнь, противоположную здешней . По его убеждению, истреблять мусульман, вредить им всеми возможными средствами — было лучшей заслугой перед божеством. Заслугу истребления и вредоносности, на своем опасном посту, сознавал он постоянно, и это сознание было отрадой безотрадной жизни его. В его глубоком чувстве вражды к мусульманам было, без всякого сомнения, нечто традиционное. Неожиданный татарский погром, этот разбойницкий удар по русскому сердцу, запечатлелся в "храбрых русичах" вечною ненавистью к монгольскому племени, и она нашла самое сильное выражение свое в запорожском казаке. Это чувство для людей, не имевших ни церкви, ни священника, на расстоянии трехсот верст, было заменою религиозности, которую ошибочно приписывают казакам в смысле церковном . Оно зародилось до появления казачества на исторической арене и пережило его падение. До сих пор народная песня повторяет мотив, который был основою запорожской завзятости: